- Михаил, многие телевизионщики говорят, что журфак ничего в профессиональном плане не дает. И приходя на работу, надо забыть обо всем, чему учились в ВУЗе. Вы - актер по образованию. В журналистике вам легко?

- За четыре года работы в программе "Настроение" я прошел такую школу, которая вполне сравнима с полноценным высшим журналистским образованиемв престижном ВУЗе. Нам в театрельном училище говорили то же самое: вы придете в театр, и вам скажут, забудьте все, чему вас учили. Хотя, наверное, это правильно: надо все азы выучить, потом выкинуть из головы, но они на подсознании должны остаться. Другое дело, что мне не единожды приходилось сталкиваться с журналистами, у которых никакие азы в голове не задержались. Выпускники тех же журфаков иногда просто неграмотные люди, которые даже родной речью не умеют правильно пользоваться, я уж не гвоорю об их знаниях и эрудированности. Хотя, наверное, у всех красные дипломы, но это, как показывает практика, ни о чем не говорит.

- Что нужно для того, чтобы на телевидении смотреться достойно?

- Наверное, прежде всего надо быть человеком достойным, а для этого нужно просто к себе относиться с уважением. Здесь прослеживается четкая взаимосвязь между отношением человека к себе и отношением к нему окружающих: если ты сам себя не уважаешь, тогда окружающие тебя не будут уважать, за исключением близких людей. Поэтому себя надо любить. Но точно так же надо относиться к другим: если ты с уважением к ним относишься, то тебе это воздастся. А общение со зрителем такое же непосредственное, хотя и предполагает какую-то цепочку оцифровки и прочих технических условностей. Нельзя обманывать, лукавить, можно попытаться играть какую-то роль, но это уже другой жанр. Если формат программы предполагает непосредственность общения, то тут уже не слукавишь. Нельзя сыграть доброго или важного, все равно это где-то проявится. И тогда зрительское разочарование мгновенно разрушит твой образ.

- Когда вы говорите со зрителем, вы обращаетесь к кому-то определенному: есть какой-то собирательный образ зрителя, представляете членов своей семьи?

- Каждый раз по-разному. Все зависит от впечатлений предыдущего дня или недели. Иногда представляю себе родных, иногда тех, кто сидит в аппаратной, иногда начальство.

- Начальство представляется, когда понимаете, что сказали что-то не так?

- У нас, слава богу, с начальством есть взаимопонимание и общность взглядов, поэтому случаев неодобрения чего-то, мною сказанного, не припомню. Мне никто рот не закрывает, я работаю в прямом эфире, а это подразумевает какое-то доверие со стороны руководства - я не начну ругаться в эфире, призывать к свержению власти, к избиению младенцев. То есть есть какие-то вещи, которые абсурдны сами по себе. Наверное, нет такого, что я хотел бы сказать, а это шло бы вразрез с мнением руководства. Я могу высказывать свою точку зрения на те или иные проблемы как гражданин, а не как зомби, которому что-то внушает пропагандистская машина. У меня есть свой взгляд на то, что происходит в стране, городе, мире, и мне никто не мешает это озвучивать.

- Однако ТВЦ - канал при правительстве Москвы. Многие вещи вам, наверное, нельзя произносить в эфире?

- Здесь вопрос в том, что наша программа не особо подразумевает какие-то разоблачения и расследования. Если в городе есть какие-то проблемы, мы их решаем совместно с представителями того же правительства, которые приходят к нам на эфир. Зачастую бывают нелицеприятные разговоры. Но мы так или иначе должны придерживаться нашего формата, потому что это утренняя программа. Если человек захочет пощекотать себе нервы то он вечером просмотрит информационные программы, в которых реалии нашей жизни представлены в полном объеме. С утра нужен немного другой заряд - порой боевой. Можно поспорить с чиновниками. Иногда мы документально подтверждаем наши слова: нам говорят, что идет реформа ЖКХ, ДЭЗы повернулись лицом к людям. Мы включаем запись телефонного разговора с диспетчером ДЭЗа. И человек начинает оправдываться, обещает, что исправят ситуацию.

- На ведущем, который сидит в утреннем эфире, лежит серьезная ответственность - он создает настроение людям на целый день. Как вы создаете себе настроение, ведь не всегда в жизни все ладится?

- Оглядываясь назад, я понимаю, что, наверное, не было дня, когда к началу программы у меня не было настроения. Я бы не стал говорить, что это профессионализм. Наверное, если что-то случилось в жизни, есть ресурс, который включаешь и ведешь программу, независимо от того, что у тебя произошло. Но как-то так странными образом складывается, что к началу программы никаких проблем не помнишь.

- К несчастью, трагедии в последнее время случаются не только в частной жизни, но и в стране. Как поговорить в такой момент со зрителем? Утешить, объяснить, надавить на жалость?

- Я стараюсь прежде всего сбить вполне естественную озлобленность у людей, с самого начала задавить ксенофобию, предостеречь от поспешных, необдуманных обвинений. Чтобы не обвинялись нации и народы в преступлениях отдельных их представителей. Сам я верю в судьбу, фаталист, поэтому не боюсь - считаю, что чему быть, того не миновать. С этим надо просто смириться, и страх отступит. Пытаюсь внушить свою позицию людям. К сожалению, как бы мы ни хотели ситуацию изменить, нам это не подвластно, потому что не мы это решаем, и даже не власть. Ведь никакие чудеса современной цивилизации, будь то научно-технические достижения или политичесткое устройство мира, не мешает нам истреблять друг друга, подобно дикарям. Мы просто фигуры на чьей-то шахматной доске. Другое дело боль, которая естественно возникает, сострадание, сопереживание. И здесь трудно подобрать слова. Здесь можно только восхищаться мужеством людей, которые находят в себе силы идти дальше. Журналисты, к сожалению, вынуждены в этой ситуации передавать информацию, все время сомневаясь, а надо ли, не нагнетаем ли мы излишнюю панику. С другой стороны, думаешь, если там людям больно, то почему те, с кем это не случилось, не должны об этом знать, не должны сопереживать. А самое ужасное с профессиональной точки зрения - это формулировка, от которой никуда деться, эти слова страшно затерты, избиты, девальвированы в последнее время - это универсальная формула, которую можно не произносить, но в голове ее все равно держишь: жизнь продолжается. Чем больше произносишь эти слова, тем они бессмысленнее. Но и не сказать их нельзя. Завтра будет новый день, надо как-то дальше жить в этом мире, в этой стране, строить ее. Строить в хорошем смысле...

- Кто же это?

- Пытаются. Как раньше - в шеренги по росту.

- Сейчас этого не происходит?

- Сейчас происходят странные вещи: довольно трудно разобраться в этом - с одной стороны, вроде бы государство строится правильно, в нем, безусловно, должен быть порядок. Вопрос только, какой ценой. И нужно ли для этого жертвовать естественными конституционными свободами граждан. Их никто не отменяет, но по сути многие институты перестают действовать, а основного принципа - перед законом все равны - у нас по прежнему нет. Пока на подмосковных дачах за высоченными стенами прячут свои глаза и совесть люди, которые ограбили страну, утопили целые регионы в крови, пока они получают персональную государственную пенсию, глупо кричать с высоких трибун о главном, основополагающем принципе правового государства. А начинать надо именно с него. И не на словах.

-К разговору о конституционных правах - какие из них вам тяжелее всего потерять?

- Безусловно, свободу совести и свободу слова. Я с детства был одурманен идеологической машиной - я был пионером до последнего, последним в классе снял пионерский галстук, мыслил какими-то догмами, штампами. И крушение этих детских идеалов, осознание того, что сказка, которую тебе рассказывали, обман переживалось мной довольно болезненно. Видимо, отсюда проросли абсолютно либеральные взгляды. Говорить с оглядкой и не до конца у меня вряд ли теперь получится. Что же до свободы передвижения, то я не так много езжу по миру и стране, к сожалению. Однако меня греет мысль, что в любое время я могу отправиться куда угодно. Свобода вероисповедания тоже сложная тема. Бог один, а религий много. В каждой есть свои догмы, обычаи, традиции. И поиск истины в этом смысле для человека естествененен, ограничивать в этом поиске - поиске собственной совести, бога в себе - преступно.

- Кроме удовольствия говорить то, что считаешь нужным, нужно еще и чувствовать отдачу. Так все-таки СМИ сегодня четвертая власть?

- Нет. По той простой причине, что нет у нас гражданского общества, не выстроено оно так, как в западных демократиях. У нас общество не может спросить со своих представителей, они перед нами не отвечают - вот что самое страшное. Можно из передачи в передачу говорить, что некий министр нанес стране убытков на определенную сумму, показывать документы, доказывать. Но с этим министром ничего не происходит вплоть до смены правительства, и до последнего часа своего "служения народу" он останется верен себе и своим личным интересам. Конечно, у нас есть оппозиционная пресса, но у нее тоже есть хозяева, и на них тоже сегодня можно легко оказать давление. Отечественная журналистика по-прежнему остается в положении крыловской Моськи.

- Это разочаровывает в профессии?

- Отчасти да... Если серьезно, то лично мне ближе стремление найти не сенсацию, а именно правду и донести ее до людей, чтобы они в следующий раз могли принять самостоятельное решение, идя на выборы, чтобы хоть как-то мы могли влиять на то, что происходит.

- Вам наверняка не все ваши гости нравятся. Кому-то вы не верите. Как вы ведете себя в такой ситуации?

- Вообще я изначально человек доверчивый - привык верить людям.

- На телевидении сейчас стало немало откровенно пошлых передач и ведущих. Нужна цензура?

- Наверное, это прозвучит пафосно, но цензура должна быть внутри человека. Цензурой должны быть собственная совесть и мозги, а не желание легко и дешево понравиться и на этом заработать. У нас нет законодательной базы для того, чтобы этого не было. Дело ведь не в людях - говорят, немцы не смеют окурок на асфальт бросить. Да потому что тут же появится полицейский, а потом тебя еще и осудит общество. А к нам они приезжают и все это быстро забывают.

- На телевидении есть цензура?

- До сих пор не было такого, чтобы кто-то звонил и указывал, что и как говорить. Сейчас, похоже, уже такое происходит. Здесь все зависит от гражданской позиции людей, которые эту программу делают. Совершенно очевидно, что большинство информационных программ выдают ту информацию, которую кто-то считает, что мы должны получать, и не дают ту, которую мы знать не должны. Нам два дня врут про 324 заложников, про то, что связь с подводной лодкой есть, что при штурме театрального центра на Дубровке погибло 60 человек. В такие моменты становится стыдно за ту страну, в которой живешь.

- Вы готовы по принципиальным соображениям уйти с телевидения?